Ян Мартелл. Жизнь Пи.
Dec. 14th, 2007 05:57 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
beloebezmozgloeВесьма занимательная вещь в двух планах. Первый - внешний: история 16-летнего мальчика, который дрейфовал по Тихому океану в течение семи с половиной месяцев в одной шлюпке с тигром. Сам по себе случай уникальный. Страшненькое такое приключеньице. Подробности опускаю (есть, кстати, весьма натуралистичные сцены - не для впечатлительных, хотя таковых и немного). В этом аспекте - более, чем интересно.
Второй - религиозный. Тоже весьма интересная картина.
Мальчик рос в Индии в совершенно безрелигиозной семье, но все равно культурное влияние так или иначе существует, куда от него денешься? Поэтому первое, что ему стало знакомо, хотя бы просто теоретически, это язычество (индуизм). Затем он сталкивается с христианством. Католический священник-конверт.
"Говорил он со мной, как со взрослым, и даже рассказал историю... Ту еще историю. Сперва я не поверил ни единому слову. Что-что? Люди грешат, а Сын Божий за них за всех расплачивается? Представляю, как папа (директор зоопарка) говорит: "Писин, сегодня лев забрался в загон к ламам и двух задрал. А другой разорвал вчера черную антилопу. На прошлой неделе два льва сожрали верблюда. А за неделю до того досталось пестрым журавлям и серым цаплям. Ну а кто слопал бразильского агути - попробуй угадай? В общем, дело дрянь. Надо что-то решать. Вот я и решил - скормлю-ка львам тебя, только так они и искупят свои грехи".
"Да, папа, пожалуй, так оно верней и справедливей. Дай только, схожу помоюсь" (видимо, намек на крещение).
"Аллилуия, сын мой".
"Аллилуия, папа".
Да уж, странная история. Странная и непонятная...
В тот вечер я сидел в гостинице тише воды, ниже травы.
То, что у Бога хватало врагов, еще понятно. Индуистским богам тоже приходилось несладко... Враги - да. Злой рок - понятно. Коварство - не без того. Но унижение? Смерть? Даже не представляю, как господь Кришна мог бы позволить, чтобы с него сорвали одежды, высекли, насмеялись, протащили по улицам и в довершение распяли, и все это - руками простых смертных. Никогда не слыхал, чтобы хоть один индуистский бог умер. Брахман явленный не может умереть. Демоны и чудовища, как и люди, умирали тысячами и тысячами - оно и понятно. Да и материя распадалась в прах. Но богам смерть нипочем... Нет, неправильно это. Мировая душа не может умереть, да и никакая часть ее не может. Неправильно поступил этот самый христианский Бог, когда отдал Свою аватару на смерть. Это все равно, что умертвить половину Себя. Ведь если Сын принял смерть, то настоящую... Но если Бог умер, значит - навсегда, хоть Он и воскрес. И привкус смерти должен остаться на устах Сына на веки вечные. Печать смерти должна лежать и на Троице, и на деснице Бога Отца. Ужас, да и только. И зачем Богу все это было нужно - на Свою-то голову? Почему бы не остави ь смерть смертным? Зачем марать то, что красиво, и портить то, что совершенно?
От любви, вот, что ответил отец Мартин.
А Сын-то что? Есть одна история п о маленького Кришну, как его оговорили его дружки, - сказали, что он наелся грязи. Тогда кормилица Яшода пришла к нему и погрозила пальцем. "Нельзя есть грязь", - пожурила она. "А я и не ел", - как ни в чем не бывало откликнулся владыка всего сущего, шутки ради прикинувшийся испуганным дитем человеческим. "Ах ты! Ох ты! А ну-ка, открой рот!" - велела Яшода. Кришна сделал, что было велено. Открыл рот. Яшода так и ахнула. Увидела она во рту у Кришны целый мир, без начала и конца, все светила небесные, и планиды, и дали, их разделяющие, увидела и земли все, и моря, и жизнь, их наполняющую; увидела она прошлое и будущее; увидела все помыслы человеческие и все чувства, печали все и надежды, и три составные части материи увидела; ни один камушек, ни один огонек свечи, ни одна тварь живая, ни одна деревня, ни одно звездное скопление не ускользнули от ее взора, как и она сама, Яшода, и вся грязь земная. "Закрой рот, о повелитель", - благоговейно молвила она.
А есть история, как Вишну воплотился в карлика Ваману. И попросил у царя демонов, Бали, столько земли, сколько сможет отмерить своими шагами. Бали рассмеялся, услышав просьбу жалкого недоростка. Но согласился. А Вишну возьми, да и прими свой истинный облик - космический. Первым шагом он покрыл всю землю, вторым - небеса, а третьим пнул Бали под зад и столкнул в подземный мир.
Даже Рама, единственный человек из аватар, хоть ему и приходилось то и дело напоминать, что он, как-никак, бог, и тот не ударил в грязь лицом и отбил свою жену Сити у Раваны, царя демонов из Ланки. Уж его-то не устрашил бы никакой крест. Как только грянула беда, он превзошел свои человеческие возможности и, исполнившись нечеловеческой силы, взял в руки оружие, которое не удержал бы ни один человек.
Бог должен быть Богом. Великим, всесильным, всемогущим. Только такой Бог может прийти к тебе на выручку и уничтожить зло.
А этот Сын, вечно голодный и жаждущий, изнуренный, печальный и тревожный, вынужденный сноси ь нерадивых учеников и хулителей Своих - какой же Он Бог? Самый обыкновенный человек, вот кто. Творил чудеса - ну да, только все больше по целительной части; ну, накормил десяток-другой голодных; самое большое - укротил бурю, да прогулялся чуток по воде. Разве это чудеса? Так, баловство одно, вроде карточных фокусов. Да любой индуистский бог может в сто раз больше. А этот Сын, тоже мне Бог, только и горазд языком чесать, байки Свои рассказывать. Сын этот, тоже мне Бог, всюду ходил пешком, по такой-то жарище - как какой-то простолюдин, всю дорогу топал сандалиями по камням; а решив пустить пыль в глаза, уселся на обыкновенного осла - тоже мне скакун. Сын этот, тоже мне Бог, умирал три часа, задыхаясь и обливаясь слезами. Какой же это Бог? И что такого выдающегося в этом Сыне?
Любовь, сказал отец Мартин.
И Сын этот явился лишь однажды, давным-давно, далеко-далеко? К темному народу в тихой заводи на западной окраине Азии, на задворках позабытой империи? А Сам испустил дух еще до того, как седина успела тронуть Его голову? Не оставил ни одного потомка - только скудные, обрывочные воспоминания по Себе, только покрывшиеся грязью жалкие закорючки? Погодите-погодите! Это даже не Брахман-отшельник. Это себялюбивый Брахман, скупой Брахман, несправедливый Брахман, - Брахман, по сути дела, и вовсе непроявленный. Уж если Брахману суждено иметь одного-единственного сына, отчего бы ему не показать такую же прыть, какой блистал Кришна, резвясь с пастушками, а? Чем объяснить эдакое божественное убожество?
Любовью, неизменно повторял отец Мартин.
Благодарю покорно, лучше буду и дальше верить в любимого моего Кришну. В своем божественном ореоле он просто неотразим. А вы уж оставьте вашего Сына, вашего потного горемыку при себе.
Так-то вот воспринял я того древнего равви-баламута - с недоверием и досадой в сердце.
Мы пили чай с отцом Мартином три дня кряду. И всякий раз, как только чашки наши звякали о блюдца, а ложки - о края чашек, я принимался его расспрашивать.
И всякий раз ответ был один и тот же.
Как же Он мне надоел, этот Сын! С каждым днем Он раздражал меня все больше, и все больше недостатков угадывал я в Нем.
Какой же Он вздорный! Как-то утром в Вифании Бог проголодался; Богу угодно было покушать. И вот подходит Он к смоковнице. А время плодоносить еще не пришло, - нет, стало быть, на дереве плодов. Бог-Сын рассержен. И ворчит: "Да не будет же от тебя плода вовек". И смоковница чахнет прямо на глазах. Так говорит Матфей, а за ним Марк.
Позвольте, разве виновата смоковница, что время плодоносить еще не пришло? Зачем было делать так, чтобы неповинное дерево враз зачахло?
Я никак не мог выбросить Его из головы. И сейчас не могу. Целых три дня я только про Него и думал. И чем меньше Он мне нравился, тем глубже западал в душу. И чем больше я узнавал о Нем, тем меньше хотел с Ним расставаться.
В последний день, за несколько часов до отъезда, я бегом кинулся на холм, тот, что слева (там стояла церковь). Поступок, вам скажу, чисто христианский - христиане вечно спешат. Только поглядите на мир, сотворенный в семь дней. Даже в символическом смысле это - жуткий хаос. У любого, кто вышел из лона религии, где борьба за одну-единственную душу похожа на бесконечный марафон длиной в столетия и с участием бесчетных поколений, передающих друг дружке эстафетную палочку, от стремительно-дерзновенной поступи христианства голова идет кругом... Религия эта легкокрыла, как ласточка, и неудержима, как Скорая помощь. Она вспыхивает на пустом месте - и сгорает в одночасье. Еще мгновение - и ты пан или пропал. Христианство глядит назад, в прошлое, хотя, в сущности, живет мигом единым, точнее, сегодняшним днем.
Я забрался на холм... Едва переведя дух, я выпалил:
- Отец, я хочу быть христианином, можно?
Но ожидаемого религиозного хэппиэнда не случилось. Книга в этом плане - отнюдь не журнал "Фома". Гораздо скорее она - неосознанная апология экуменизма. Не общественного, а личного. Мальчик-индус в короткое время становится последователем одновременно трех религий - христианства, мусульманства и индуизма. Основание - идентичность личных переживаний. И переживание это - любовь. Не может не подкупать, конечно... Другие представители всех трех направлений не понимают его, настаивая на выборе чего-то одного (однажды все это вскрывается), но он этого выбора так и не делает. На первый взгляд. Семья решает переехать в Канаду, продав зоопарковых зверей, в результате пароход тонет, все, кроме мальчика и нескольких животных гибнут, а через неделю они остаются с тигром одни в шлюпке. С этого момента взгляд читателя (да и самого рассказчика) захвачен именно внешней стороной описываемых событий, но кое-что мелькает между строк, так сказать.
Понятно, что оказавшись в таком отчаянном положении, человек волей-неволей обращается к высшим силам - "не бывает атеистов в окопах под огнем". И юноша совершенно искренне молится - ежедневно по многу раз. При этом его христианство вдруг как бы незаметно испаряется - в описанных воплях души (особенно в начале, пока их положение не стало хоть как-то стабильным) он призывает самые разные имена, но ни разу - имя Христово. Он пытается совершать какие-то религиозные обряды, но все они мусульманские либо индуистские. После семи с лишним месяцев дрейфа его прибивает к берегам Мексики. Он становится на короткое время известной личностью, его усыновляют, он получает льготы при получении образования и пр. - жизнь налаживается. И к моменту написания книги, т.е. Через почти 30 лет, он говорит (эти слова звучат в начале книги): "Я индуист, и на мир смотрю глазами индуиста". Он по-прежнему с почтением относится к Иисусу из Назарета (также как и к Мухаммеду), но теперь ясно, что отношение к Нему изначально было языческое - к "одному из", не более (кстати, так и не сказано, принял ли он крещение; похоже, что нет). Ощутив призывающую благодать, человек этот не изменил чего-то важного (в том числе умственных установок), и христианство вместо того, чтобы стать "новой жизнью", жизнью во Христе, о которой писал ап. Павел, стало только религией - еще одной формой для все того же старого содержания. Здесь трудно провести какую-то четкую словесную грань, но очевидно, что экуменизма не вышло – просто произошло совмещение некоторых внешних форм при вытеснении одним внутренним содержанием остальных. Как у императора Александра Севера, имевшего в своей молельне среди прочего и статую Христа. Что не помешало ему из Татианы сделать мученицу.
Книга в очередной раз подталкивает задаться вопросом – что есть наше христианство? Именно внутренне?
А еще книга эта получила премию «Букберри» в 2002 г.
Второй - религиозный. Тоже весьма интересная картина.
Мальчик рос в Индии в совершенно безрелигиозной семье, но все равно культурное влияние так или иначе существует, куда от него денешься? Поэтому первое, что ему стало знакомо, хотя бы просто теоретически, это язычество (индуизм). Затем он сталкивается с христианством. Католический священник-конверт.
"Говорил он со мной, как со взрослым, и даже рассказал историю... Ту еще историю. Сперва я не поверил ни единому слову. Что-что? Люди грешат, а Сын Божий за них за всех расплачивается? Представляю, как папа (директор зоопарка) говорит: "Писин, сегодня лев забрался в загон к ламам и двух задрал. А другой разорвал вчера черную антилопу. На прошлой неделе два льва сожрали верблюда. А за неделю до того досталось пестрым журавлям и серым цаплям. Ну а кто слопал бразильского агути - попробуй угадай? В общем, дело дрянь. Надо что-то решать. Вот я и решил - скормлю-ка львам тебя, только так они и искупят свои грехи".
"Да, папа, пожалуй, так оно верней и справедливей. Дай только, схожу помоюсь" (видимо, намек на крещение).
"Аллилуия, сын мой".
"Аллилуия, папа".
Да уж, странная история. Странная и непонятная...
В тот вечер я сидел в гостинице тише воды, ниже травы.
То, что у Бога хватало врагов, еще понятно. Индуистским богам тоже приходилось несладко... Враги - да. Злой рок - понятно. Коварство - не без того. Но унижение? Смерть? Даже не представляю, как господь Кришна мог бы позволить, чтобы с него сорвали одежды, высекли, насмеялись, протащили по улицам и в довершение распяли, и все это - руками простых смертных. Никогда не слыхал, чтобы хоть один индуистский бог умер. Брахман явленный не может умереть. Демоны и чудовища, как и люди, умирали тысячами и тысячами - оно и понятно. Да и материя распадалась в прах. Но богам смерть нипочем... Нет, неправильно это. Мировая душа не может умереть, да и никакая часть ее не может. Неправильно поступил этот самый христианский Бог, когда отдал Свою аватару на смерть. Это все равно, что умертвить половину Себя. Ведь если Сын принял смерть, то настоящую... Но если Бог умер, значит - навсегда, хоть Он и воскрес. И привкус смерти должен остаться на устах Сына на веки вечные. Печать смерти должна лежать и на Троице, и на деснице Бога Отца. Ужас, да и только. И зачем Богу все это было нужно - на Свою-то голову? Почему бы не остави ь смерть смертным? Зачем марать то, что красиво, и портить то, что совершенно?
От любви, вот, что ответил отец Мартин.
А Сын-то что? Есть одна история п о маленького Кришну, как его оговорили его дружки, - сказали, что он наелся грязи. Тогда кормилица Яшода пришла к нему и погрозила пальцем. "Нельзя есть грязь", - пожурила она. "А я и не ел", - как ни в чем не бывало откликнулся владыка всего сущего, шутки ради прикинувшийся испуганным дитем человеческим. "Ах ты! Ох ты! А ну-ка, открой рот!" - велела Яшода. Кришна сделал, что было велено. Открыл рот. Яшода так и ахнула. Увидела она во рту у Кришны целый мир, без начала и конца, все светила небесные, и планиды, и дали, их разделяющие, увидела и земли все, и моря, и жизнь, их наполняющую; увидела она прошлое и будущее; увидела все помыслы человеческие и все чувства, печали все и надежды, и три составные части материи увидела; ни один камушек, ни один огонек свечи, ни одна тварь живая, ни одна деревня, ни одно звездное скопление не ускользнули от ее взора, как и она сама, Яшода, и вся грязь земная. "Закрой рот, о повелитель", - благоговейно молвила она.
А есть история, как Вишну воплотился в карлика Ваману. И попросил у царя демонов, Бали, столько земли, сколько сможет отмерить своими шагами. Бали рассмеялся, услышав просьбу жалкого недоростка. Но согласился. А Вишну возьми, да и прими свой истинный облик - космический. Первым шагом он покрыл всю землю, вторым - небеса, а третьим пнул Бали под зад и столкнул в подземный мир.
Даже Рама, единственный человек из аватар, хоть ему и приходилось то и дело напоминать, что он, как-никак, бог, и тот не ударил в грязь лицом и отбил свою жену Сити у Раваны, царя демонов из Ланки. Уж его-то не устрашил бы никакой крест. Как только грянула беда, он превзошел свои человеческие возможности и, исполнившись нечеловеческой силы, взял в руки оружие, которое не удержал бы ни один человек.
Бог должен быть Богом. Великим, всесильным, всемогущим. Только такой Бог может прийти к тебе на выручку и уничтожить зло.
А этот Сын, вечно голодный и жаждущий, изнуренный, печальный и тревожный, вынужденный сноси ь нерадивых учеников и хулителей Своих - какой же Он Бог? Самый обыкновенный человек, вот кто. Творил чудеса - ну да, только все больше по целительной части; ну, накормил десяток-другой голодных; самое большое - укротил бурю, да прогулялся чуток по воде. Разве это чудеса? Так, баловство одно, вроде карточных фокусов. Да любой индуистский бог может в сто раз больше. А этот Сын, тоже мне Бог, только и горазд языком чесать, байки Свои рассказывать. Сын этот, тоже мне Бог, всюду ходил пешком, по такой-то жарище - как какой-то простолюдин, всю дорогу топал сандалиями по камням; а решив пустить пыль в глаза, уселся на обыкновенного осла - тоже мне скакун. Сын этот, тоже мне Бог, умирал три часа, задыхаясь и обливаясь слезами. Какой же это Бог? И что такого выдающегося в этом Сыне?
Любовь, сказал отец Мартин.
И Сын этот явился лишь однажды, давным-давно, далеко-далеко? К темному народу в тихой заводи на западной окраине Азии, на задворках позабытой империи? А Сам испустил дух еще до того, как седина успела тронуть Его голову? Не оставил ни одного потомка - только скудные, обрывочные воспоминания по Себе, только покрывшиеся грязью жалкие закорючки? Погодите-погодите! Это даже не Брахман-отшельник. Это себялюбивый Брахман, скупой Брахман, несправедливый Брахман, - Брахман, по сути дела, и вовсе непроявленный. Уж если Брахману суждено иметь одного-единственного сына, отчего бы ему не показать такую же прыть, какой блистал Кришна, резвясь с пастушками, а? Чем объяснить эдакое божественное убожество?
Любовью, неизменно повторял отец Мартин.
Благодарю покорно, лучше буду и дальше верить в любимого моего Кришну. В своем божественном ореоле он просто неотразим. А вы уж оставьте вашего Сына, вашего потного горемыку при себе.
Так-то вот воспринял я того древнего равви-баламута - с недоверием и досадой в сердце.
Мы пили чай с отцом Мартином три дня кряду. И всякий раз, как только чашки наши звякали о блюдца, а ложки - о края чашек, я принимался его расспрашивать.
И всякий раз ответ был один и тот же.
Как же Он мне надоел, этот Сын! С каждым днем Он раздражал меня все больше, и все больше недостатков угадывал я в Нем.
Какой же Он вздорный! Как-то утром в Вифании Бог проголодался; Богу угодно было покушать. И вот подходит Он к смоковнице. А время плодоносить еще не пришло, - нет, стало быть, на дереве плодов. Бог-Сын рассержен. И ворчит: "Да не будет же от тебя плода вовек". И смоковница чахнет прямо на глазах. Так говорит Матфей, а за ним Марк.
Позвольте, разве виновата смоковница, что время плодоносить еще не пришло? Зачем было делать так, чтобы неповинное дерево враз зачахло?
Я никак не мог выбросить Его из головы. И сейчас не могу. Целых три дня я только про Него и думал. И чем меньше Он мне нравился, тем глубже западал в душу. И чем больше я узнавал о Нем, тем меньше хотел с Ним расставаться.
В последний день, за несколько часов до отъезда, я бегом кинулся на холм, тот, что слева (там стояла церковь). Поступок, вам скажу, чисто христианский - христиане вечно спешат. Только поглядите на мир, сотворенный в семь дней. Даже в символическом смысле это - жуткий хаос. У любого, кто вышел из лона религии, где борьба за одну-единственную душу похожа на бесконечный марафон длиной в столетия и с участием бесчетных поколений, передающих друг дружке эстафетную палочку, от стремительно-дерзновенной поступи христианства голова идет кругом... Религия эта легкокрыла, как ласточка, и неудержима, как Скорая помощь. Она вспыхивает на пустом месте - и сгорает в одночасье. Еще мгновение - и ты пан или пропал. Христианство глядит назад, в прошлое, хотя, в сущности, живет мигом единым, точнее, сегодняшним днем.
Я забрался на холм... Едва переведя дух, я выпалил:
- Отец, я хочу быть христианином, можно?
Но ожидаемого религиозного хэппиэнда не случилось. Книга в этом плане - отнюдь не журнал "Фома". Гораздо скорее она - неосознанная апология экуменизма. Не общественного, а личного. Мальчик-индус в короткое время становится последователем одновременно трех религий - христианства, мусульманства и индуизма. Основание - идентичность личных переживаний. И переживание это - любовь. Не может не подкупать, конечно... Другие представители всех трех направлений не понимают его, настаивая на выборе чего-то одного (однажды все это вскрывается), но он этого выбора так и не делает. На первый взгляд. Семья решает переехать в Канаду, продав зоопарковых зверей, в результате пароход тонет, все, кроме мальчика и нескольких животных гибнут, а через неделю они остаются с тигром одни в шлюпке. С этого момента взгляд читателя (да и самого рассказчика) захвачен именно внешней стороной описываемых событий, но кое-что мелькает между строк, так сказать.
Понятно, что оказавшись в таком отчаянном положении, человек волей-неволей обращается к высшим силам - "не бывает атеистов в окопах под огнем". И юноша совершенно искренне молится - ежедневно по многу раз. При этом его христианство вдруг как бы незаметно испаряется - в описанных воплях души (особенно в начале, пока их положение не стало хоть как-то стабильным) он призывает самые разные имена, но ни разу - имя Христово. Он пытается совершать какие-то религиозные обряды, но все они мусульманские либо индуистские. После семи с лишним месяцев дрейфа его прибивает к берегам Мексики. Он становится на короткое время известной личностью, его усыновляют, он получает льготы при получении образования и пр. - жизнь налаживается. И к моменту написания книги, т.е. Через почти 30 лет, он говорит (эти слова звучат в начале книги): "Я индуист, и на мир смотрю глазами индуиста". Он по-прежнему с почтением относится к Иисусу из Назарета (также как и к Мухаммеду), но теперь ясно, что отношение к Нему изначально было языческое - к "одному из", не более (кстати, так и не сказано, принял ли он крещение; похоже, что нет). Ощутив призывающую благодать, человек этот не изменил чего-то важного (в том числе умственных установок), и христианство вместо того, чтобы стать "новой жизнью", жизнью во Христе, о которой писал ап. Павел, стало только религией - еще одной формой для все того же старого содержания. Здесь трудно провести какую-то четкую словесную грань, но очевидно, что экуменизма не вышло – просто произошло совмещение некоторых внешних форм при вытеснении одним внутренним содержанием остальных. Как у императора Александра Севера, имевшего в своей молельне среди прочего и статую Христа. Что не помешало ему из Татианы сделать мученицу.
Книга в очередной раз подталкивает задаться вопросом – что есть наше христианство? Именно внутренне?
А еще книга эта получила премию «Букберри» в 2002 г.
