И еще (начало про Майка)

[beloebezmozgloe]

«РОК-ЗВЕЗДА»
При обращении к личности Майка Науменко обнаруживается совершенно иной, в сравнении с Башлачевым и Цоем, биографиче-ский миф. Миф этот необычен уже тем, что практически редуциро-вался еще при жизни художника, возродился, как водится, после смерти, но не получил сколько-нибудь широкого бытования, так и не преодолев рамок узкого круга друзей и почитателей. Культивирова-нию мифа не смогли помочь ни активное жизнетворчество Науменко, ни его имидж, разрабатываемый последние годы жизни, ни кинемато-граф, ни публикация после смерти Майка отдельным изданием вос-поминаний о нем, ни поэтическое наследие. Не получил «текст смер-ти» Науменко репродукции ни в прессе, ни в фольклоре. Следова-тельно, характерная особенность этого текста, в отличие от «текстов смерти» Башлачева и Цоя, – практически полное отсутствие аудитор-ного мифотворчества. Василий Соловьев пишет: «Цой оставил после себя Героя-Воителя, БГ выпустил в мир Вестника, Кинчев дал бунта-ря, Сукачев – Взбесившегося Водопроводчика. Майк же не оставил после себя ничего» . Все это, казалось бы, позволяет сделать вывод о том, что перед нами фигура не значимая. Однако это не так, хотя бы уже потому, что «во времена, когда русский язык в рок-н-ролле ломал людей до головной боли, Майк максимально естественным образом адаптировал его под глубокое и искреннее выражение рок-н-ролльных чувств» . Именно в этом многие видят заслугу Науменко. Для сравнения приведем несколько подобных суждений: «Пожалуй, заслуга Майка в том, что он нашел для русскоязычного рока совер-шенно новую и очень точную интонацию» , «именно Майк впервые привнес в русскую песню интонации рок-н-ролла» (М. Гнедов-ский); «великий российский рокер <…> Майк стал отцом-создателем русского уличного рок-н-ролла <…> Кайф, стеб и секс по-русски на-шли наконец-то своего Орфея. Можно с полны правом считать Майка предтечей российского панк-рока» ; «влияние Майка непреходяще, потому что это базис» (232); «Майк в большей степени, чем Гребен-щиков, нес в себе эту стопроцентную рок-н-ролльную эстетику, кото-рой у нас до тех пор не было <…> Майк был абсолютным пионером в этой области» (227) (все высказывания – Артем Троицкий); «Майк – настоящий рок-н-ролльный папа <…> потому как дал ощущение, как делается рок-н-ролл» (Андрей Муратов); «Я всегда считал Майка отцом русского блюза» (237) (Андрей Тропилло); Майк «был первым, кто писал рок-н-роллы и блюзы на русском языке в точном соответст-вии с требованиями жанра, безо всяких скидок на “совок”» , «Майка называли “ленинградским Бобом Диланом”» (Василий Гаврилов); «Этот человек вписал свою страницу в русскую культуру» (113) (Илья Смирнов); «Первый и, возможно, единственный рок-н-ролльщик всея Руси» . Таким образом, заслуга Майка многим ви-дится в том, что он первым запел настоящий рок-н-ролл на русском языке, задал, что называется, традицию, стал предтечей русского ро-ка. В результате, репутация Майка выглядит следующим образом: классик русского рока, законодатель традиции, основоположник рок-н-ролла на русском языке. Так, выход полного собрания наследия группы «Зоопарк» на CD стал «свидетельством приобщения Майка к лику классиков российского рока» . А невостребованность майков-ского мифа широкой аудиторией после его смерти и рок-н-ролльную сущность соединила в одном из пассажей своей небольшой заметки, датируемой 1993-м годом, тверская школьница Елена Никитина, предложив своеобразную квинтэссенцию гипотетически возможного мифа Майка Науменко, творимого аудиторией: «В Питере заглох на-стоящий живой рок-н-ролл. Умер его идеолог и некому было продол-жить его дело. Моим сверстникам имя Михаила Науменко ничего не говорит. Он начал звездой рок-н-ролла, талантливый и трагичный по-эт и певец, а когда умер – о нем забыли. Неужели так было и будет всегда?» .
Характерно, что к лику классиков Майк был причислен еще при жизни: ср. в челябинской газете «Молодой учитель» от 27 декабря 1990 г. статья «Динозавр из Зоопарка» начинается следующим пасса-жем: «Классик отечественного рока Майк Науменко не любит шума, как в буквальном смысле, так и вокруг своего имени» (211); воронеж-ская газета «Молодой коммунар» от 22 января 1991 года: «Майк Нау-менко (а из уважения к его сединам рекомендуется называть 36-летнего ”рок-учителя” Михаилом Васильевичем, желательно с волни-тельным придыханием) не расстается с “Зоопарком” вот уже 10 лет. За эти годы многие его песни стали классикой отечественного рока» (220); еще в 1982-м году Старый Рокер написал: «Майк – традицио-налист. На фоне современных тенденций музыка ЗООПАРКА вос-принимается как несомненное ретро» ; в 1988-м Г. Паценкер в ре-цензии на башлачевский мемориал в Москве написал: «для Майка иг-рать рок-н-ролл, блюз, – что дышать, и ничего другого он не уме-ет» ; в 1989-м Андрей Бурлака, описывая фестиваль журнала «Ав-рора», заметил: «Лишь увидев, как спешит по вечернему парку Майк с гитарой наперевес и в неизбежных темных очках, я успокоился, вдруг решив, что фестиваль уже становится фактом истории» . Та-ким образом, Майк Науменко еще при жизни стал для русского рока «классиком» и «основоположником». Такова в основе своей его репу-тация, наиболее точно выраженная, пожалуй, Николаем Харитоно-вым: «не просто легенда, он символ русской рок-музыки, культовый музыкант, личность знаковая» . Вместе с тем, «ему до конца дней своих удавалось оставаться просто хорошим, незакомплексованным, доброжелательным человеком» . Такое своеобразное противоречье между имиджем классика, звезды и характером простого и доброго человека составило основу биографического мифа Майка Науменко. И его «текст смерти» безусловно нуждается в рассмотрении. Может быть, как текст еще несостоявшийся в культуре; может быть, как текст, который еще ждет своего часа.
Майк умер, как принято в таких случаях говорить, своей смер-тью, и это обстоятельство, казалось бы, должно редуцировать мифо-логический подтекст в сравнении с фактами трагических уходов. Од-нако смерть Майка даже в воспоминаниях современников мифологи-зируется. Приведем пространный отрывок из воспоминаний Алексан-дра Храбунова, музыканта «Зоопарка»: «Я находился рядом, на кухне сидел <…> Я пришел домой в пять часов вечера. У нас огромная коммуналка, мы с Майком жили в этой коммуналке на протяжении десяти лет. Я пришел, а сосед говорит, что обнаружил Майка, лежа-щего в коридоре в одиннадцать утра. Без признаков опьянения. Отнес его, отволок в комнату, спросил – нужна ли помощь? Майк сказал, что не нужна. Где-то в промежутке между 12-ю часами дня и 5-ю ча-сами вечера звонила матушка Майка. Сосед сказал, что с Майком что-то нехорошо и на всякий случай лучше приехать. Они приехали. Се-стра вызвала “скорую”. Врачи сказали, что в этом состоянии человек не транспортабелен, и предупредили, что можно ждать худшего. Око-ло 11-ти вечера они еще раз приехали… но уже… только констатиро-вали смерть <…> При вскрытии выяснилось, что причиной смерти была травма, а они думали, что это кровоизлияние вследствие внут-ренних процессов. Не знаю… это просто цепь каких-то случайностей <…> Предыдущий период был тяжелый и плохой, но именно в этот период – как раз тогда, когда все произошло – он уже переборол в се-бе что-то, был подъем, еще чуть-чуть…» . Похожую версию, но в выводе более героизированную, предлагает Н. Харитонов: «Жизнь Майка оборвалась трагически и нелепо: вернувшись домой с вече-ринки по поводу проводов за границу одного из музыкантов группы, он упал в своей коммунальной квартире, был дотащен соседями до кровати, до утра лежал без движения. Затем приехавшие родственни-ки вызвали “скорую помощь”, которые констатировали самую несо-вместимую с жизнью из всех травм – перелом основания черепа. В таких случаях медики даже при осмотре не шевелят больного, ибо и легкого шевеления достаточно, чтобы наступила смерть. Майк до конца был в сознании. Он оказался еще и очень мужественным» . Отмечается и характерная для «текстов смерти» загадочность: «То, что с ним случилось, я до сих пор не понимаю. Обстоятельства его смерти так и остаются во многом загадочными» (С. Задерий).
Вместе с тем, факт смерти Майка Науменко получил и иные в содержательном плане оценки. Василий Соловьев замечает: Майк «внутри тогдашнего времени <…> Смерть Майка укладывается в классическую формулу подобных смертей: Майк умер вовремя <…> Петь стало некому и незачем. Майк остался один, без слушателя <…> как творческая единица он не пережил своего времени <…> И види-мо, к 91-му году от Майка не осталось ничего» (247, 248, 251); согла-шается с Соловьевым и Василий Гаврилов: «к 1991 году популяр-ность “Зоопарка” у широких масс заметно упала, и Майк умер на вы-ходе собственной славы» . Суждения такого рода, как это не пе-чально, вполне в русле майковского биографического мифа, который как бы завершился до того, как его герой покинул этот мир. В каче-стве доказательства скептического отношения к Майку в последние годы его деятельности приведем мнение о выступлении «Зоопарка» на концерте памяти Башлачева в ноябре 1988 года в Москве: «Ны-нешние выступления Майка и Ко напоминают чудовищно затянув-шуюся лет эдак на 10 шутку. Раньше это было нечто вроде правила хорошего тона среди рок-журналистов – слегка пожурить “Зоопарк” за лажу. Шел год за годом, лажа продолжалась и, когда сейчас Майк умудряется в “Блюз де Моску № 1” <так в статье – Ю.Д.> петь попе-рек, это попахивает плохой самодеятельностью. “Зоопарк” – первый претендент на приз “За деградацию и полное отсутствие прогрес-са”» . Но даже несмотря на кажущееся завершение биографического мифа еще до момента физического ухода Майка, «текст смерти» во многом пошел по пути уже существующих моделей такого рода – «его творчество, вся его жизнь и, пожалуй, даже смерть – четкий и последовательный путь рок-музыканта в России периода перелома времен» . Здесь и предвидение собственной гибели (Наталья Нау-менко: «В 91-м году Майк с удивлением заметил, что его песни ста-новятся пророческими… Послушайте эти песни из сегодня – он все про себя знал» (271)), и предчувствия близких людей (Валерий Ки-риллов: «в последнее время он был похож – это мое личное мнение – на того Майка, раннего <…> я ему сказал: “Майк, сдохнешь же…” – “А я этого хочу, я к этому иду”… И когда незадолго до смерти наши общие близкие знакомые спрашивали меня – “Ну как там Майк?”, я говорил: “Что – Майк? Майк вышел на финишную прямую” <…> Ко-нечно же, все мы знали, что он когда-нибудь умрет, что он вышел на финишную прямую, что он хочет этого. Мы все знали об этом. Но до конца не верили» ), и обвинение окружения в том, что не заметили великого человека, не соответствовали его таланту (Илья Смирнов: Майк «оказался погруженным в тусовку настолько ниже его уровня <…> это все равно, что заставить Пушкина где-то в пивной развле-кать пьяное быдло» (113)), и проекция собственной судьбы на траги-ческие судьбы коллег («”Музыканты дохнут как мухи”, – сетовал Майк незадолго до своей гибели» (136)), и вызов высшим силам, столь характерный для личности трагической и сильной («”Бога нет. А если бы он существовал, то я бы дал ему по роже за то, что вокруг происходит”, – сказанул однажды Майк для красного словца» (136)). Как и в ряде других «текстов смерти» подчеркивается отдаленность героя от реального мира (Наталья Науменко: «главное, по-моему, для него было оставаться художником внутри себя <…> Он старался не зависеть от внешней среды, весь мир был в нем, как у йогов» (132); Борис Гребенщиков: «В последние годы он вошел в дисбаланс с ок-ружающей средой, и это лишило окружающую среду удовольствия от общения с Майком» (80)), в связи с чем вспоминается подмеченный еще при жизни трагизм (Тимашева и Соколянский в статье 1988-го года: Майк «похож на растревоженную птицу, больше всего озабо-ченную тем, как бы скрыть свою тревогу. Он – питерец до мозга кос-тей, и уже поэтому знает: жизнь в ее непереносимой конкретности, во всем множестве жестов, слов и столкновений проходит не вне, но внутри человека. То, что “вне” может быть смешным, но жизненный выбор и вывод – внутренне трагичны» ).
Наконец, последние дни Майка описываются его друзьями как традиционные для культурной мифологии «последние дни поэта» – именно поэта, а не рок-музыканта (Валерий Кириллов: «Жил он у ме-ня последний месяц. Ночью просыпаюсь, смотрю – свет горит, вот здесь, в комнате. Высовываюсь – Майк сидит, пишет. Он писал, при-чем много писал. В последнее время он написал очень много непло-хих стихов. До этого он долго ничего не делал, так, прожил день – и слава Богу. И вдруг такой всплеск!» <…> Александр Храбунов: «А может, это именно песни, только они более серьезные, более мудрые. Другой виток возраста». Кириллов: «Он писал тексты, очень много текстов – и очень много их рвал, жег». Храбунов: «Если ты возьмешь “Выстрелы” и отдельно прочитаешь, то это не читается, как пес-ня» ). В «тексте смерти» Майка возникает и неизбежная, как уже отмечалось, в подобных случаях фигура В.С. Высоцкого (Михаил Гнедовский: «в одной вещи голос Майка звучал совсем как голос Вы-соцкого» , Коля Васин: «Помню, мы слушали Высоцкого, я посмот-рел на него – у него, как и у меня, были слезы на глазах» (241)). Та-ким образом, «текст смерти» Майка Науменко по многим параметрам (предвиденье смерти самим героем и близкими ему людьми, проекция личной судьбы на судьбы предшественников, недооценка деятельно-сти художника при жизни, оторванность от мира реального, трагизм, поэтическое дарование как высшая форма проявления человеческого гения и др.) развивается в соответствии с традиционной моделью «текста смерти» художника вообще.
Смерть Майка повлекла за собой и оригинальные легенды. Одна из них появилась почти сразу же и актуализировала очень частотную сему майковского мифа – доброту. Историю эту поведал Юрий Шев-чук, а пересказал Василий Соловьев: «После похорон Майка, во время плавного перехода от атмосферы скорби к вопиющему празднованию (вполне в стиле новоорлеанских мистерий с танцами на улицах) ДДТешники с друзьями оказались посреди Невы на пароходе. Когда судно поравнялось с “Крестами” (старейшая петербургская тюрьма), Юра бросился в воду, чтобы организовать побег всем несправедливо осужденным узникам. День был прохладный, вода в Неве холодной, и Юрий почувствовал, что тонет. Но в самый последний момент, когда он уже шел ко дну, откуда-то сверху его ухватила крепкая длань, и он услышал повелительный голос Майка: “Тебе еще рано помирать”» (247). Доброжелательность, высокие душевные качества доминирова-ли в майковском биографическом мифе еще при его жизни и, разуме-ется, стали актуализироваться после смерти, что, опять-таки, вполне соответствует традиционным клише «текстов смерти», когда о мерт-вых либо говорят только хорошее, либо ничего не говорят. Приведем примеры, обратив внимание на то, что многие сентенции такого рода осознанно опираются на принципиальную несоотносимость доброты, душевности – с одной стороны, и рок-н-ролла – с другой. «Друзья и знакомые Майка сходятся на мысли, что для панка у него был слиш-ком мягкий характер» (А. Кушнир); «Майк был одним из самых до-брых наших рокеров» , «он на самом деле был очень душевным и скромным человеком. Это не рок-н-ролльные качества, и в этом уди-вительный парадокс его личности» (232) (А. Троицкий); «лидер “Зоо-парка” имел самую добрую душу из всех, когда-либо мне повстре-чавшихся в жизни <…> определяющим качеством Майка была неж-ность» (244, 245) (А. Липницкий); «Честность – в словах, поступках, песнях – одно из самых главных достоинств Майка <…> Большой ре-бенок с чистой душой, но все о себе давно понявший, мудрый Майк» (281) (Н. Науменко); «Он был душевным человеком – самое главное качество, которое меня в нем привлекало. Он чувствовал музыку, был открытым, и очень хорошие, добрые флюиды от него исходили. Это самое главное» (241) (Коля Васин); «Майк был фантазер, вообще – добрейший, обаятельнейший человек» (С. Задерий). Примечатель-но, что в подобном ключе высказывались о Майке и люди принципи-ально иной «тусовки». Людмила Петрушевская, написавшая в начале 80-х эссе о Майке (к сожалению, утраченное) уже после смерти Нау-менко сказала А. Липницкому: «Он был самым лучшим» (247).
Непосредственно из позитивных душевных качеств вытекает неприспособленность Майка к законам коммерческого существова-ния, в чем многим видится его невостребованность в последние годы жизни: «Майк остался едва ли не единственным королем эпохи анде-граунда, так и не попавшим в сети нового русского шоу-бизнеса. Как и Башлачев, Майк всем своим строем был человеком социализма. Приставка “бизнес” к его песням и его голосу ну никак не подходит» (245) (А. Липницкий); «Невозможно представить себе Майка, преус-певающего в мире шоу-бизнеса. Карьера, как таковая, в любой облас-ти, включая музыкальную – это уже на Майк. Выражусь языком по-литической экономии, которую Майк наверняка проходил: “Налицо абсолютное противоречие между интимно-частным характером дея-тельности Майка и внелично-анонимным характером поп-индустрии”» (249) (Василий Соловьев); «Майк – не стадионный чело-век стопроцентно и Майк не подпольный человек» (80) (Б. Гребенщи-ков); Паша Краев, отвечая на вопрос корреспондента по поводу ком-промисса с шоу-бизнесом, говорит, что Майк «не стал существовать в этом качестве» (131).
Вместе с тем, именно Майк многими оценивается как учитель, выведший «в люди» целую плеяду русских рокеров, например, Вик-тора Цоя («пытался помочь юным “Гарину и Гиперболоидам”. Кста-ти, именно Майк повел Витю домой к Борису Борисовичу» (269) (Н. Науменко)). И другие музыканты считали Майка своим учителем – Паша Краев в интервью говорит: «Для нас он всегда был учителем, учителем рок-н-ролла <…> Он же – хранитель традиции <…> Я у не-го даже манеру говорить на какое-то время перенял <…> Все мы у него учились <…> Половину этих коллег он сам воспитал – и Цоя, и “Секрет” <…> он хранитель традиций и жизненных, и музыкальных. И вклад его состоит в воспитательном воздействии его музыки. Опять-таки и Цой, и Кинчев, и толпа других музыкантов» (130, 133). «Многие из них, – пишет В. Гаврилов, – справедливо считают Майка своим учителем, другие так не считают, но в своих песнях в той или иной форме используют найденные Майком рецепты. Продолжателей и эпигонов у “Зоопарка” хватает, и его влияние на весь русский рок не ослабевает» . Даже московская школа рока ориентировалась на питерца Майка. Артем Троицкий отметил: «Что касается Майка, то его песни оказали большое, если не решающее влияние на довольно широкий спектр московских музыкантов. Я слышал совершенно вос-торженные отзывы о нем, например, со стороны Кузьмина. Кузьмин в те годы был достаточно передовым музыкантом и у него была хоро-шая группа, так вот он находился под огромным влиянием Майка и считал его просто своим кумиром. Точно так же, единственный, о ком отзывался с уважением Вася Шумов (а он не любил Питер вообще), был Майк. Мне трудно судить, в какой степени песни Майка повлия-ли на творчество Кузьмина, Шумова или Мамонова, но то, что по-влияли, это точно» (232). Однако Майк оказывал влияние своим твор-чеством не только на музыкантов. Б. Гребенщиков отмечает, что именно Майк «сформировал сознание миллионов людей» «если не для Петербурга, то, по крайней мере, для всех провинций, начиная с Москвы» (79). Лена Никитина в уже упоминавшейся газетной заметке с детской непосредственностью воспроизвела сему учитель, обозна-чив ее мифологическую природу: «Когда говорят, что половину пи-терских групп испортил БГ, почему-то никогда не вспоминают, кто “испортил”, или, по крайней мере, оказал большое влияние на вторую половину рок-команд <…> Виктор Цой <…> проверял свои песни, показывая их именно Майку <…> Майка уважали даже среди панков – в тусовке “Свина” и АУ. Я думаю, что все это очень хорошо харак-теризует Майка» . Безусловно, что сема учитель напрямую соотно-сится с уже отмеченными нами семами классик и законодатель тра-диции.
Но эта сема нарочито вытеснялась другой, еще более частотной и, пожалуй, основополагающей – семой рок-звезда, которая является центральной в автобиографическом мифе Майка как на уровне пове-денческой модели, так и в творчестве, где самым явным показателем ее присутствия следует признать опубликованный в 1996-м году «Рассказ без названия». В нем М. Науменко моделирует ситуацию из жизни рок-звезды, воссоздает будни звезды рок-н-ролла. Но не таки-ми, какими они были на самом деле, а вымышленными – такими, ка-кими должны бы были быть в нормальном обществе. Не случайно этот рассказ может быть рассмотрен как мечта музыканта, как созда-ние им легенды о себе самом, о том, как должна проходить его жизнь. В этом рассказе Науменко, по сути, прибегает к приему постмодерни-стской эстетики, который можно назвать «реальность невероятного». Похожую модель предлагает и земляк Майка Михаил Берг, который заметил о своем романе «Момемуры»: «Я переворачивал ситуацию, делал блестящих, талантливых, с моей точки зрения, писателей и по-этов, живших в невероятной нищете, в убогом быте, людьми совер-шенно другого качества существования – добившихся литературного успеха» . Нам же важно, что своим рассказом Майк создал автобио-графический миф, который прочно закрепился в мифе биографиче-ском и вошел в «текст смерти», актуализировав ключевую сему – рок-звезда. Майк сам ощущал такого рода модель применительно к себе, что воплотилось в уже упоминавшемся рассказе, фильме «Буги-вуги каждый день» с участием Науменко и музыкантов «Зоопарка» и в вы-сказываниях Майка. Интересную сентенцию в этой связи находим в интервью Науменко изданию «Литератор» от 24 августа 1990 г. Кор-респондент (К. Мурзенко) настаивает на мифологеме рок-звезда, именно на мифологеме: «-Я говорю об ответственности рок-звезды, человека-мифа. А миф, как известно, обязывает» (205). Но сам Майк поначалу пытается эту мифологему применительно к себе редуциро-вать:
«-Дело в том, что я себя считаю не звездой, а художником.
-А по твоему одно противоречит другому?
-Нет, можно быть художником и звездой, но прежде всего ху-дожником – человеком, который просто делает свои произведения» (205). Однако в этом же интервью Майк все-таки соглашается с тем, что он звезда. И не просто соглашается, а пытается дать особое пони-мание собственной «звездности»: «Знаешь, я себя, честно говоря, не-много чувствую звездой, но не такой, как остальные… По-английски это называется “у нас свои люди везде” <…> И конечно, как звезда, я принадлежу своей публике, людям, для которых играю, но все ос-тальное – это уж, извините, мое; как художник, как личность я – это я. И я не строю иллюзий. Все, что мы делаем – шоу-бизнес, индустрия развлечений. Моя работа – развлекать людей. И не вижу в этом ниче-го плохого» (206). Еще более подчеркивает сему рок-звезда автобио-графического мифа воспоминание Владика Шебашова о квартирном концерте летом 1982-го года:
«”У нас в гостях звезда ленинградского панк-рока Михаил Нау-менко!” – радостно объявлял я в паузах.
-Ну почему же панк-рока, ритм-энд-блюза, скорей, – скромно протестовал Майк. “Звезда” его не задевала» (135). Таким образом, сам Майк в определенной степени активно культивировал имидж рок-звезды, делая эту сему важной составляющей автобиографического мифа, хотя сам «не кайфовал от собственной звездности» (230) (Ар-тем Троицкий).
После же смерти Науменко наиболее последовательным пропа-гандистом семы рок-звезда майковского мифа выступает Б. Гребен-щиков. Приведем обширные выдержки из воспоминаний Гребенщи-кова, который опирается и на уже упоминавшийся рассказ Науменко: «Один из рассказов Майка, уже довольно известный, опять-таки под-тверждает то, что я говорил – у Майка с детства, с юности сложилось определенное понимание, что такое рок-н-ролл, определенное пони-мание, что значит быть звездой рок-н-ролла, и он с начала и до конца жизни ничем другим никогда не был – он был звездой рок-н-ролла сразу <…> он всегда был и оставался с первой ноты, им записанной, до последнего своего дыхания звездой рок-н-ролла. Абсолютно неза-мутненной ничем другим – ни координацией с внешним миром, ни какой-то попыткой понимания, что вообще в этом мире происходит, ему на все это было глубоко наплевать. Он жил жизнью звезды рок-н-ролла, он был ею с самого начала. И для него внешняя сторона, по моему глубокому убеждению, не была самоцелью, важен был весь комплекс, все, что входит в понятие звезды рок-н-ролла. Он был иде-альным рок-н-ролльщиком <…> он был звездой, а они <музыканты “Зоопарка” – Ю.Д.> были людьми из этого мира. “Зоопарк” в свое время был начинающей группой, а Майк никогда не был в стадии старта, когда он написал свою первую песню, он уже не был в стадии старта, он уже был, он должен был уже быть, по собственным ощу-щениям, на первых полосах всех газет. А то, что его там не было – по этому поводу, кажется, он не комплексовал, потому что он был рок-звездой в своей душе <…> А интерес к жизни – был ли он у него во-обще? Вообще, у героя рок-н-ролла интерес к жизни в общем-то и не предполагается. Герой рок-н-ролла живет в принципиально другой среде, к жизни имеющей чрезвычайно малое отношение – он жизнь видит, когда идет от студии до лимузина и от лимузина до какого-нибудь ночного бара. На этом жизнь заканчивается. То есть с жизнью соприкосновения нет и быть не может никакого. А то, что он говорил в интервью, что кроме рок-н-ролла у него еще есть чем заняться, и жизнь на рок-н-ролле не кончается, то, мне кажется, что это слова <…> Будучи Героем, он с самого начала дал такой угол жизни, свой, показал, как на самом деле все должно быть. Своим рассказом, в том числе, который как-то приоткрыл завесу в его внутренний мир – вот как все должно быть на самом деле <…> А на сцене, сколько я пом-ню, он всегда чувствовал себя очень на месте, так, как надо, на сцене он был самим собой <…> Один музыкант сказал: “Рок-н-ролл – это отношение. Совсем не обязательно быть лучшим в мире гитаристом”. У Майка, как раз, именно это и было – какое имеет значение, кто как играет на гитаре, главное – отношение. И отношение из воображае-мой звезды сделало его настоящей звездой» (77-84). Рок-звездой на-зывают Майка и другие крупные деятели питерского рока, например, Андрей Бурлака и Евгений Федоров. Москвич Андрей Макаревич на-звал Майка «самый наш рок-н-ролльный рок-н-ролльщик» (237). (Кстати, Макаревич выразил эту сторону майковского биографиче-ского мифа и непосредственно в своем творчестве – в песне «До ско-рого, брат (Памяти Майка Науменко)»:
До скорого, брат.
Похоже, окончен бой.
Рок-н-ролл отзывает своих солдат домой.
Взамен наших слов
Другие придут слова,
Пепел наших костров скрыла трава.

До скорого, брат.
В реку дважды войти нельзя –
У наших детей уже другие глаза.
Не поднят никем
Заброшенный зимним днем
Наш флаг из травы с живыми цветами на нем.

Война позади.
Кто выиграл – не нам решать:
Нам было важнее петь, чем дышать.
Последний снаряд
Ударил лет шесть назад –
Отчего с каждым днем редеет наш отряд?
Отметим, что в этой песне Макаревич сделал упор на контаминации собственно рок-н-ролльных мотивов «текста смерти» Майка, включая сюда и мотив своевременного ухода (вместе с роком умирают и его солдаты), и мотивов, если можно так выразиться, универсальных для «текстов смерти» вообще – от переживания утраты до проекции судь-бы героя на свою собственную судьбу). Артем Троицкий заметил: «Человек, очень далекий от поверхностного пафоса рок-н-ролла, больше других пропитал рок-н-ролльным чувством свои песни» (232). Более того, «если для многих и многих рок-н-ролл оставался занятной игрой, то для Майка это была абсолютная реальность, не исключаю-щая реальности окружающего мира, но параллельная ему» (66) (А. Рыбин). Сема рок-звезда была воспринята и аудиторией – Лена Ники-тина свою газетную заметку назвала «Звезда рок-н-ролла».
Близкие Науменко женщины тоже ощущали «звездность» Май-ка. Художница Татьяна Апраксина, прообраз майковской Сладкой N, говорит: «если бы я его не бросила, он бы не стал звездой» ; Наталья Науменко, жена Майка, может быть, более других рассмотрела этот образ и показала, насколько он был органичен для Майка: «рок-н-ролл был для него чем-то намного большим, чем способ зарабатывать деньги <…> мечтал об аппаратуре для группы, о хорошей гитаре, о записях в студии, о съемках» (276); «Майку временами хотелось по-ходить во фраке, в чем-то этаком черно-бархатном. Вальяжность ему к лицу, и в обстановку утонченной роскоши он бы прекрасно вписал-ся» (277); Майк не был аккуратен, «но во всем, что касается музыки, у него был полный порядок. Коробочки с пленками и кассеты любовно оформлялись, данные с пластинок вносились в специальные большие тетради (их накопилось штук 11)» (278). Вместе с тем, Наталья Нау-менко вспоминает диалог с мужем: «-Ты никогда не воспринимала меня как звезду? <…> -Нет, никогда <…> Ну, не было в Майке высо-комерия и вообще ничего такого звездного» (280). Т.е. Майк хотел быть звездой, но вот окружающие порой не только не видели этого, но еще и замечали то, что противоречит представлениям о звезде. Может быть поэтому биографический миф Майка как рок-звезды и не был востребован широкой аудиторией. Показательный в этом плане пример приводит Василий Соловьев: «Мне рассказывали, что на кон-церте в городе Челябинске группа женщин, отслушавши песенку <”Дрянь” – Ю.Д.> стала прорываться к музыкантам, громить аппара-туру с криками “сам ты дрянь”» (254). Многие не видели в Майке звезду, но даже такой пример позволил Соловьеву сравнить Майка с Орфеем на основании известного сюжета о том, как греческого певца растерзали вакханки. Напомним, что Артем Троицкий в некрологе тоже назвал Майка Орфеем. А Орфей в Греции – звезда первой вели-чины, ведь даже мрачный Аид заслушался его песнями.
И близкие Майку люди, а не только челябинские женщины, пы-тались редуцировать сему рок-звезда. К уже приведенным воспоми-наниям Н. Науменко можно присовокупить высказывание Паши Краева, указывающего на принципиальную несовместимость Майка и понятия «звезда». На вопрос корреспондента, мог бы Майк в этой стране стать звездой, Паша отвечает, что мог, но «если бы он стал та-ким, он уже не был бы тем Майком» (131). Похожего мнения придер-живается и А. Липницкий. Возражая Алексею Рыбину, назвавшего Майка «звездой рок-н-ролла», Липницкий пишет: «Это – неправда. Майк не стал звездой в силу элементарного: расположения звезд над своей головой. “Звезды” в миру – это везунчики. А Майк – неудач-ник» (244).
В противоречие с семой рок-звезда активно вступают и черты характера Майка. Сам он признавался: «я лентяй жуткий <…> я абсо-лютно не практичный человек» (223), а это с трудом соотносится с существующими представлениями о рок-звезде. Противоречит этим представлениям и подмеченный корреспондентом «Крымского ком-сомольца» А. Зарубиным «контраст со сценическим “имиджем”»: «доступен, интеллигентен (подчеркиваю!), умеет настоять на том, что считает для себя стержневым, знает толк в литературе, искусстве» (216-217). Артем Троицкий пишет об этом противоречии «звездного» и «человеческого» в Майке: «Я не думаю, что он воспринимал себя так же серьезно, как Цой или Гребенщиков. Это здоровое отношение к собственной личности, хотя оно и не совсем вяжется с рок-н-ролльным пафосом» (228).